Я забрал из задачника готовое решение на перерыве, когда нас подкармливали родители, ну и желающие могли сбегать в туалет.
Кстати, этот вид «удобств» у нас находился на улице, за школой, недалеко от бывших мастерских, где мы обучались шоферскому делу.
Так что времени на посещение туалета у нас всегда уходило до десяти минут!
Это я к тому, что возможность тихонько войти в пустой соседний класс и забрать готовое решение задания у меня было.
Ну, а дальше – дело техники. И сноровки – нужно было успеть переписать его и в черновик, и на «чистовик».
Оценка «пять» была гарантирована, так как работы проверялись не только Дмитрием Ивановичем, но и членами комиссии.
Однако, кое-кто и кроме меня ухитрялся списывать.
Вечером на Бродвее мы встретили нашего преподавателя автодела Николая Ивановича. Он, как инженер по специальности, был членом экзаменационной комиссии по приему экзамена по математике.
Я и Миут поздоровались с ним и остановились поболтать. Николай Иванович был слегка выпивши, и наверное поэтому разоткровенничался с нами.
И рассказал забавный случай.
В нашем классе учился Соколовский Виталик, он, вместе с нами изучал автодело у Николая Ивановича.
– Какой наглец этот Соколовский! – рассказывал нам Николай Иванович. – Сегодня на экзамене сидит за первой партой, я смотрю, он достал учебник и списывает.
Я говорю ему шепотом:
– Соколовский!
Посмотрел по сторонам, чтобы никто меня не заметил, и спрашиваю:
– Ты чего это делаешь?
А он тоже посмотрел по сторонам, ладони ко рту приложил и говорит мне тоже шепотом:
– Дую!!!
Николай Иванович сделал «большие глаза» и закончил:
– И продолжает! Как ни в чем ни бывало!
Мы смеялись, так как знали – наш Николай Иванович никогда никого из нас, шоферов, «не сдавал», и не сдаст.
Естественно, Соколовский все так и списал…
Вот после сдачи письменных экзаменов (по математике я получил пятерку, ну, не совсем я, а как бы вместо того, кто решал) я мог расслабиться.
Дело в том, что из прошлой жизни я знал, что на всех остальных экзаменах я вытяну билеты с номерами от ПЕРВОГО до ЧЕТВЕРТОГО включительно.
Мне даже предстоит поспорить с друзьями, что я буду учить только первые четыре билета и сдам все экзамены на «отлично», потому что все нужные мне билеты буду знать! 1,2,3,4 – а остальные меня не интересуют!
Но тогда, тот Монасюк не собирался получить медаль. Он был талантливым, эрудированным, но абсолютно не умел видеть перспективы и планировать свою жизнь!
Поэтому и «проср…» ее.
Так что я в дальнейшем серьезным образом учил все билеты. Хотя и был уверен, что доставаться мне будут вышеупомянутые номера. Так что можно и поспорить, почему нет, положительные эмоции полезны для здоровья!
В это время мы через день возобновили репетиции нашего вокально-инструментального трио.
Ребята были на каникулах, практика у них была с утра, а после обеда они либо купались, либо донимали меня с предложением: «ну, хоть немножко вечером на Бродвее попеть!».
«Попеть» на Бродвее я так и не выбрался, но репетировать иногда у себя дома согласился. И вот по какой причине.
После математики ко мне подошла наша классная певица Валя Иванкова и попросила помочь ей «сделать репертуар» для выпускного вечера. Ага, не было тогда никаких выпускных балов! Назывались они вечерами, а не балами.
Представляли они из себя следующее.
В актовом зале накрывались столы, на которых в изобилии была еда и с п и р т н ы е напитки. Да-да! Спиртное на таких вечерах появилось после хрущевской реформы, в результате которой мы заканчивали школу с о в е р ш е н н о л е т н и м и! Нам ведь к концу школы было по восемнадцать! И согласно закона, мы имели право и покупать, и у п о т р е б л я т ь спиртные напитки!
Было лишь одно ограничение – на столе для нас стояли крепленые вина и шампанское, а вот водка покупалась для родителей. Ну, и учителей-мужчин, которые садились за столы ближе к утру.
Мы не протестовали – водку в то время почти никто из нас все равно не пил! Мы предпочитали «красненькое»…
Перед тем, как сесть за столы, в каждом классе проводились торжественные собрания, на которых присутствовали все учащиеся и их родители. Вручались аттестаты об образовании, грамоты родителям за воспитание детей, если были «медалисты» – медали.
Затем родители забирали документы и расходились, как и те школьники, которые не собирались на вечер-застолье. От родителей из каждого класса шли по несколько человек, ну, и учителя.
Дело в том, что наша школа была старая, двухэтажная, и актовый зал был в стоящей здесь же во дворе начальной одноэтажной школе, в помещении которой была огромная рекреации с круглыми печами. В конце ее сделали сцену, и это все и стало нашим актовым залом.
И вот в него нужно было усадить четыре класса выпускников! И даже если от класса на вечере захотят быть по тридцать человек, то это уже – минимум 120 взрослых молодых людей! Прибавьте к этому человек тридцать родителей и учителей десятка полтора!
И их нужно было усадить за столы, да еще и место предусмотреть для танцев!
Тесно было у нас… И поэтому среднюю школу номер два, которую построили года за четыре до этого, отдали уже под школу новой формы обучения – там одновременно с нами впервые в этом году выпускались еще четыре класса, но десятых. Это была брежневская школа, школа-десятилетка.
Вот у них, кроме шампанского, и то – по паре фужеров «на брата», спиртного не было. Выпускники здесь были семнадцатилетними…
Знаете, как они завидовали нам? О-о-о!
Но я отвлекся. Так вот, прежде, чем все уже выпьют, во время вечера планировалось со сцены показать несколько номеров самодеятельности, а потом должны были попеть мы с ребятами, ну, а часиков с двух ночи наши лаборанты-физики должны были включить школьный радиоузел и далее под музыку пластинок… танцы-шманцы, объяснения, прощания, обещания грядущих встреч, и все прочее.
Вот Иванкова и захотела повторить свое выступление – она ведь немного с нами пела на концерте для ветеранов войны 9 мая…
Я согласился помочь. Вот так и начались вновь наши репетиции.
Но теперь мы это делали не дома, а у меня на крыльце. Вечерами, когда «зубрить» надоедало, как-то почти одновременно собирались и ребята с инструментами, и мы с Миутом и Иванковой.
И начинали петь. Негромко, однако через пару недель Валя вполне уверенно смогла исполнять свои песни.
На следующем экзамене по истории СССР я вытащил билет номер один. И там был первым вопрос был «Особенности перехода к феодализму в нашей стране», а вот второй… Второй вопрос звучал так: «ХХ съезд партии и разоблачение культа личности И. В. Сталина».
Наша Орангутанга даже с лица переменилась, когда я зачитал содержание билета. И я решил ее порадовать – нет, ну правда, с утра наверняка муж интересовался, как там сдает экзамены будущий медалист Монасюк? И вдруг – мне предстоит освещать нашу «конфликтонесущую» тему о культе личности…
И вот когда я отвечал по второму вопросу, я сделал упор на то, что Н. С. Хрущев культ-то развенчал, но далеко не полностью, так как сам впал в тот же грех, за что и был снят с поста «за волюнтаризм».
Лицо «исторички» сияло, и в награду за мое благородство она прервала меня, не дав досказать билет и предложила, не задавая дополнительных вопросов, поставить мне «отлично».
А когда после экзамена мы с Миутом выходили из дверей школы, нам навстречу попались выбегаюшие из-за угла с хохотом несколько одиннадцатиклассников. Мы заинтересовались и пошли посмотреть. И увидев происходящее, также закатились от смеха.
Как я уже упоминал, наша школа была старым двухэтажным бревенчатым зданием. И чтобы она не раскатилась от старости, по всему периметру стены школы были укреплены стальными рельсами, которые крепились к стенам толстыми железными скобами, пропущенными сквозь стены.
Чтобы резьбовые концы скоб не торчали внутри классов из стен, они были пропущены наружу. И поэтому снаружи стены школы представляли из себя сплошной частокол торчащих железок с резьбой, на которые были навинчены огромные гайки, удерживающие накидные платины, которыми, собственно, и крепились рельсы к стенам, образуя гигантские стяжки.
По стене, таким образом, можно было лазить, ставя ноги на резьбовые концы скоб.
И вот такая картина. На уровне второго этажа, стоя одной ногой на скобе, при этом удерживась правой рукой за другую скобу, висит в воздухе пацан, который второй рукой прижимает открытый учебник истории к стеклу окна класса.
В классе в это время готовится к сдаче экзамена некто, который искоса поглядывая влево, читает учебник и пишет себе на листке ответ на вопрос.